Первый основной признак игры: она есть свобода.
Йохан Хейзинга. Homo Ludens

Выбираться из постели не хотелось. В половине седьмого утра, особенно когда черти развели за окном свинский холод, постель является райским местечком, в котором время течет лениво и сладко, и ты потягиваешь его с блаженством через соломку, как апельсиново-манговую самбуку…

Кстати, о самбуке. Вчера, кажется, он перебрал с напитками, иначе с какой стати голове так тяжело и тоскливо? Егор оторвал от подушки голову, чтобы убедиться, что той и впрямь было не до блаженных возлежаний, и увидел, что лежит один. Полина уже встала.

Ну конечно, Полина. Как он сразу не понял, что причиной тяжести в голове была не выпивка, а мысли о подруге. Вчера, когда они после клуба приехали в ее квартиру, он хотел сразу поговорить с ней, не откладывая до утра, чтобы она не подумала, что напоследок он решил сорвать с нее сладких персиков. Подлецом в ее воспоминаниях оставаться не хотелось, поэтому он собрался с духом и принял серьезный вид, но она как всегда истолковала все превратно. Ведь он усадил ее в кресло для чего? Конечно, для разговора, поскольку такое лучше выслушивать сидя, чтобы не упасть в обморок. А она будто только этого и ждала и прямо с цепи сорвалась: сразу вцепилась в ремень его брюк и все такое. Разговор пришлось отложить, потому что можно ли сказать что-нибудь внятное, когда творится такое?

В постели же Полина в самом деле как сочный персик, от нее не оторваться. По его губам уже вовсю текут соки, рот немеет от интенсивных инъекций ее страсти, чувственный мускул изнемогает от тупого, бесчувственного желания, а она все не угомонится, и каждый раз ее так много, что он, кажется, заткнул бы за пояс любого ученого лингвиста в том, что касается семантической интерпретации слова «ненасытность».

И все же ему не хотелось лишать себя Полины. Изнеможение, которого он достигал с ней в постели, было для него чистилищем, после которого он каждый раз могуче воскресал: рассудок начинал работать, как пулемет, реакция заострялась, словно бритва, а нервы становились железными. Лучшего самочувствия для игрока его уровня и амбиций и пожелать было нельзя.

Но всю жизнь, к сожалению, не накроешь одеялом. Во всем остальном Полина его раздражала и тяготила, не было в ней той легкости духа, которая была в нем самом, он не мог парить с ней. В ее присутствии ему не мечталось о безудержном и ярком, как огненная ракета, будущем. Она была словно гиря на его ноге со всей своей практичностью, казавшейся ему западней, в которую она пыталась завлечь его с первого дня их знакомства.

Познакомились же они месяц назад на «Мамбе». И если для него, много разъезжающего по миру для участия в покерных турнирах, сайт знакомств был способом найти себе в чужом городе приятную и необременительную подружку, которая помогала бы ему сохранять равновесие эмоциональных и физических сил, то Полина, по ее признанию, оказалась там с возвышенной целью – найти его, свою половину. И ладно бы только это, он не прочь время от времени быть половиной для всякой милой девушки, но она объявила, что скоро на полгода уезжает переводчицей в Йоханнесбург и желает быть уверена, что он питает к ней такие же глубокие чувства, как и она к нему, чтобы выдержать разлуку.

Полгода? Йоханнесбург! Она что, издевается? С ее стороны это выглядело как злонамеренное пренебрежение всем тем, ради чего он жил последние несколько лет, к чему стремился, о чем так горячо мечтал. Бросить на одну чашу весов отлаженный, как швейцарские часы, механизм обретения мирового чемпионства, а на другую возложить полгода непонятно какой тоски, ожиданий и, скорее всего, неизбежного затухания чувств – разве подобное может уложиться не только на каких-нибудь весах, но и вообще в любой здоровой голове? Нет, это было не просто издевательством, это было оскорблением, которое он вряд ли сможет ей простить. А потому для нее самой же будет лучше, если она сейчас спокойно улетит себе на край света, сделает там карьеру и не станет оглядываться на него и трястись каждый день, что он променял ее на какую-нибудь залетную девицу.

Вчера все это Егор и собирался обстоятельно, но без надрывов, втолковать Полине, а дело обернулось вон как неловко. Когда она после всего положила голову ему на грудь и уснула, он долго раздумывал, не разбудить ли ее, чтобы начать разговор, но так и не решился. А теперь вот уже и голова тяжелая, и мысли вразброд, и вообще ему лучше уйти прямо сейчас, пока она где-то там, в ванной или на кухне. По сути – уже на другом конце вселенной.

Он вскочил с постели, сунул ногу в штанину, но не успел, – Полина вошла в комнату. В руках у нее был поднос с завтраком. Кофе, бутерброды, улыбка на губах. Все это выглядело по привычке мило и вместе с тем уже как-то назойливо и противно.

– Выспался? – спросила она, присаживаясь на край кровати и устраивая поднос у себя на коленях. – Я сейчас убегаю, а ты можешь оставаться, сколько тебе нужно.

– Нет, я тоже пойду, у меня дела, – сказал он, беря бутерброд, хотя аппетита у него не было.

– Ты, кстати, можешь жить в моей квартире, пока меня не будет.

– Мы уже говорили об этом, я останусь у себя.

– Хорошо, дело твое. Но ты все-таки еще подумай.

Егор положил бутерброд обратно на поднос, отхлебнул кофе и стал одеваться. Желание разговаривать с Полиной отпало. До ее отъезда оставалось еще два дня, можно было повременить.

– Ты чем сегодня занят? – спросила она. – Сходим вечером куда-нибудь?

– У меня игра, так что буду допоздна.

– Но потом ко мне?

– Нет, мне надо выспаться. Да и тебе собираться нужно, не хочу тебя отвлекать. А завтра можем сходить, куда захочешь.

– Что ж, завтра так завтра, – сказала Полина и грустно прибавила: – Сегодня ты, а завтра я.

– В каком смысле? – не понял он.

– Это у Чайковского, в «Пиковой даме», там есть такие строчки: «Что наша жизнь? – Игра. Добро и зло – одни мечты. Труд, честность – сказки для бабья. Кто прав, кто счастлив здесь, друзья? – Сегодня ты, а завтра я». Ты не знал?

– И какое отношение это имеет к нам с тобой? – спросил он, поморщившись.

– Никакого. Просто вспомнилось.

– Ладно, пойдем. Тебя подвезти?

– Нет, сама доберусь.

– Как хочешь.

Больше они, кажется, не сказали друг другу ни слова. Он только бросил «пока», когда садился в машину, а она кивнула и пошла, не дожидаясь, когда он отъедет. Ну и к лучшему, подумал Егор. Она, похоже, и так уже обо всем догадалась, умная девочка. Нажав на газ, он поспешил к себе.

Дома его ждала другая. Не буквально, конечно, это было бы перебором. Просто новая знакомая с «Мамбы», Лена, с которой он еще даже толком не познакомился. Так, пара нежных сообщений о том о сем и предварительная договоренность встретиться сегодня вечером. Ничего такого, никакой измены, да и встречаться он до этого не особо хотел, но теперь ему захотелось обязательно встретиться, назло Полине. Да и что тут смертельного – посидеть с девушкой в кафе, поболтать о пустяках. Ведь это не постель, в конце концов, это все по-человечески, культурное общение.

Невольно Егор представил Лену именно в постели. На фотографиях она была дьявольски хороша собой, особенно шея, когда волосы туго собраны на затылке. Шея была очень соблазнительная, что и говорить. И фигура была соблазнительная. Конечно, будь Полина уже месяца два как в Йоханнесбурге, он, пожалуй, не устоял бы, а пока и говорить нечего, глупости это и чепуха.

Приехав домой, он обнаружил пять непрочитанных сообщений от Лены. Сначала она сообщала, что не может встретиться, и извинялась в таких слезливых выражениях, что даже противно было читать. Ну не смогла и не смогла, чего так надрываться. Но следом она тут же писала, что встретиться все-таки сможет, только не в семь, а в половине десятого, и просила забрать ее у какой-то ее тетушки, которая жила где-то у черта на куличках. Остальные три сообщения были пустяковыми, в них она скучала, недоумевала, куда он пропал, обижалась, сыпала упреки. Одним словом, заурядная женская мнительность. Еще она оставила ему номер своего телефона, чтобы он обязательно сообщил, если не сможет приехать, а она в интернет до вечера нарочно больше не выйдет, потому что боится, что он не появится. А так у нее остается надежда и все такое.

Егор ответил, что с ним все в порядке и что он тоже скучал и непременно заедет за ней ровно в половине десятого, так что пусть пудрит носик и ждет. Забив в телефон ее номер, он отправился в покерный клуб, в котором просидел до самого вечера, как и говорил Полине.

До адреса проклятой тетушки он добирался минут сорок и чуть не опоздал. Подъехав к дому ровно в 21:27, он заглушил мотор и стал ждать. Пять минут ждет, десять, уже и полчаса, а никакой Леной даже не пахнет. Уже достаточно стемнело, вокруг все как-то безлюдно и уныло, да еще окна пятиэтажки, возле которой он находился, светились тоской и безысходностью. Он решил позвонить, но вызов отменили. Просто черт знает что такое. И тут же приходит смс-ка: «Прости, я взволнована и не решаюсь спуститься. Я вижу тебя в окно, это ведь ты – в синем «BMW»? Пожалуйста, помаши мне рукой, чтобы я успокоилась».

Нет, ну нормально – куда помахать, в какое окно? Да и с какой стати весь этот балаган! Егор выбрался из машины, окинул взглядом верхние этажи и стал махать рукой. В одном из окон он вдруг увидел сморщенную старуху, которая махала ему в ответ. Абсурдней ситуации не выдумаешь. И снова приходит смс-ка: «Ты так забавно махал, что Лена лопнула от смеха. Лены больше нет. Поезжай домой, мне ты больше не нужен. Полина».

Тут он сообразил. Весь этот сыр-бор с «Леной-Мамбой», тетя у черта на куличках, вся эта бредовая западня – пошлая выдумка Полины, которая таким издевательским образом удостоверилась, что его чувства к ней не такие уж и глубокие, чтобы ради них терпеть разлуку. Ну и чудесно, катись в свою Африку, дорогая.

Егор в сердцах выругался, плюнул в сторону старухи, которая продолжала махать ему костлявой рукой, сел в машину и поехал. Подальше от всех этих женских капризов, слез и сказок для бабья. Забыть, выжечь, посыпать пеплом, засадить быльем. И никакого отныне легкомыслия. Только игра.